О нас

До самой границы и дальше
Александр Ведерников и оркестр Большого театра в Alte Oper
Московский Большой театр, который ранее был центральной вывеской русской культуры и главным экспортным продуктом, в последнее время ощущал серьезную конкуренцию из Санкт-Петербурга, особенно с тех пор, как Валерий Гергиев повысил статус Мариинского театра. Гергиев и его артисты сегодня на Западе невероятно любимы, и не только в Баден-Бадене. Тот, кто слышал выступление Гергиева с произведениями Чайковского в Alte Oper (наша газета писала об этом 20 января), запомнили свежесть и совершенство их игры, хотя гергиевские интерпретации не всегда выглядят гладко.

Совсем другое дело оркестр Большого театра, который под управлением своего главного дирижера Александра Ведерникова выступал в той же Alte Oper. Совершенство не является обязательным признаком этого оркестра, случаются и промахи. Но интерпретации Ведерникова — это рискованные приключения с острыми углами и новыми гранями, напряженностью и экстремальной интенсивностью звука, и, как в старом русском искусстве, полные пафоса и возвышенности.

Уже с начала концерта было задано его направление. Увертюру-фантазию «Ромео и Джульетта» Чайковского Ведерников разворачивал из имманентного напряжения контрастов к напряженной борьбе и страстному осмыслению. Музыкально выразительная, эффективная область напряжения привлекает дирижера и музыкантов как средство выявления границ их собственных возможностей. Редко можно услышать, чтобы ударные так оправданно зло щелкали, а мелодия так хватала за сердце. Ведерников — музыкант, который не торопится пробежать по партитуре, его любовь к деталям принимаешь с благодарностью. При такой тщательности разработки внутренней структуры слушать одни только струнные — уже огромное удовольствие.

Правда, иногда можно считать, что русские капитулируют перед высоко поставленными задачами. Большое соло тубы в сцене «Быдло» в оркестрованных Равелем «Картинках с выставки» Мусоргского, было недостаточным. Однако виноват ли тубист, который выжимал из своего инструмента максимум объемного и округлого звучания в том, что несколько звуков не захотели влезть в эти рамки? Какова свобода этого огромного оркестрового аппарата, когда его потенциал доведен до пределов возможного, конечно же показала финальная сцена «Богатырские ворота». Перед этим Ведерников взволновал своим прочтением гротесковой и зловещей картины «Избушка на курьих ножках» — сцену, значение которой нельзя преувеличить, а очень часто она проскакивает перед грандиозным финалом.

После всей суматохи основной программы был первый «бис» — нежное соло челесты в танце феи Драже из «Щелкунчика» Чайковского — настоящий оазис покоя, перед тем, как великая битва вновь началась в «Смерти Тебальда» из «Ромео и Джульетты» Прокофьева. Эта сцена заключала вечер не только тематически, но и превосходила его по звуковой максимальности и интенсивности.
Между этими мощными блоками исполнялся Первый фортепианный концерт Рахманинова с Герхардом Опицем. Произведение было исполнено в принятой переработанной версии 1917 года. Музыка Рахманинова была написана в оригинале в 1891 году и иногда заставляет вспомнить широкие пассажи произведений Брамса, хотя у молодого русского дирижера все было более виртуозно и эффектно. Большой знаток Брамса, Опиц не был этим смущен, избегал громких пассажей, находил тематические связи, которые тонко осознавал, что допускало и такой аккомпанемент. Аплодисменты были сердечными.

Frankfurter Allgemeine Zeitung, 13 февраля 2007 г.

Равель как образцовый русский
Оркестр Большого во Франкфурте
В 1904 году Сергей Рахманинов на два года возглавил Большой театр. Это случилось через 14 лет после того, как он написал Первый фортепианный концерт. Композитор написал его в 17 лет, задолго до того как создал свое своеобразное «совместное» русско-американское предприятие по композиции. Теперь русские выступали в Alte Oper как раз с Первым концертом в программе.

Солистом был Герхард Опиц, который в шопеновский остов, то и дело выскакивающий из раннего концерта Рахманинова, замечательно вплел в свою светлую, сурово-аполлиническую игру. Виртуозная каденция первой части была настоящим достижением по своей прозрачности и великолепию туше.

Начавший концерт очень энергично, оркестр в инструментальном концерте выглядел более интересно, чем в первом произведении концерта. Возможно, в России увертюра-фантазия Ромео и Джульетта Чайковского исполняется так часто, что можно удержаться от четкого разделения сладких и горьких пассажей. Очень живой и расторопный дирижер оркестра, основанного в 1770 году декретом Екатерины II, Александр Ведерников в любом случае имел намерение пропустить через себя важность и глубокие качества произведения.

После перерыва, в исполнении «Картинок с выставки» Мусоргского в оркестровой версии Равеля, продемонстрировал Ведерников еще большую дирижерскую выразительность и намерение сфокусировать специфическое оркестровое звучание. Благодаря глубоким струнным, мощным интонациям медных и волшебной чувствительности деревянных духовых, запредельный гармонический мир Мусоргского приобрел невиданную прозрачность.

Восприятие Равелем русского звукового космоса исполнялось русскими музыкантами со своим собственным, оригинальным ощущением, так что греко-испано-франкофильство этого композитора-идеалиста стало и идеалом русских...
Финальный апофеоз — «Богатырские ворота» — были исполнены столь великолепно, что показалось, будто императрица Екатерина прошелестела по залу. И все возликовали.

«Frankfurter Rundschau», 16.2.2007

Картины светятся теплыми красками
Оркестр Большого театра выступил в Alte Oper Frankfurt
За пультом был Александр Ведерников — главный дирижер оркестра с 2001 года, известный не только в Европе. У него внушительные, округлые движения, которые он может сокращать короткими взмахами запястий. Впрочем, он работает намного гармоничнее, чем Валерий Гергиев, который совсем недавно стоял на этом месте с музыкантами Мариинского театра. И по существу музыканты Большого играют более полным, теплым и эластичным звуком, чем грубый петербургский оркестр. Хотя и те, и другие производят впечатление.

Это можно было ощутить в увертюре-фантазии «Ромео и Джульетта» Чайковского. В крупномасштабном и тщательно выверенном представлении Большого среди всех драматических аккордов (и театральных корней) была обязательная певучесть, но без эксгибиционизма. В «Картинках с выставки» Мусоргского в оркестровке Равеля вплоть до самого финала обнаруживали художнический подход к музыкальным краскам: насыщенный лоск струнных, богатство деталей в поэтической элегантности «Старого замка», сложностях «Быдло», несерьезности цыплячьего балета. Каждая часть заставляла почувствовать, что ты уже давно не слышал ее в таком красочном исполнении.

Между этими произведениями был исполнен Первый фортепианный концерт Рахманинова, который в мировом репертуаре несправедливо стоит не на первом месте. Конечно, он не такой удобный для исполнителей как более поздние концерты с их большим форматом. В этом отношении солист Герхард Опиц, которого никогда нельзя было заподозрить в виртуозном угаре, был находкой для исполнения этого концерта. Он играл сурово, без рубато, с невозмутимой раскованностью. При этом пресекал любые попытки играть с пафосом. Неплохая, достойно поддержанная оркестром и дирижером, интерпретация. В финале — грандиозный успех.

«Frankfurter Neue Presse», 15.2.2007