О нас

Утонченно чувственная «Баядерка» Большого

Мариус Петипа, которого нередко называют отцом классического балета, считается хореографом, оказавшим наибольшее влияние на ход развития балетного искусства, а «Баядерка», поставленная им в 1877 г., — его эпохальной работой. Хотя на Западе этот балет оставался неизвестным практически до 1961 г., когда Рудольф Нуреев привез третий акт из него в Соединенные Штаты. (На самом деле Нуреев поставил третий акт для Королевского балета Великобритании в 1963 г., а в 1961 г. выступал в этом акте из «Баядерки» на парижских гастролях Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова/ныне Мариинский — ред.).

Нуреевская новая постановка, созданная им в 1993 г. для Парижской оперы, в прошлом году была показана в рамках программы «Балет на экране» и продемонстрировала чисто русское увлечение яркостью и броскими театральными эффектами. Но лично я предпочла бы более тонкое, изящное прочтение Юрия Григоровича, на протяжении долгого времени бывшего руководителем Большого балета. Эту версию, созданную двадцать лет назад, к съемкам для недавней трансляции одели в обновленные костюмы и отдали звездному составу исполнителей.

Развернувшаяся в совершенно экзотической некогда стране Индии история любви баядерки (храмовой танцовщицы) Никии и воина Солора, столкнувшаяся с непреодолимым препятствием — Раджа приказал Солору жениться на своей дочери Гамзатти, в этой редакции была одновременно менее замысловатой для глаз и более впечатляющей для чувства. Григорович мудро заменил многие оригинальные пантомимные сцены танцевальными и воздержался от того, чтобы бесповоротно прояснить сюжет. (В отличие от редакции Нуреева Гамзатти не замешана в гибели Никии от укуса ядовитой змеи.)

Прима Большого Светлана Захарова умопомрачительна в партии Никии: ее невероятно длинные ноги взмывают вверх так же легко, как поднимается воздушный шар, и каждая «фраза» наполнена «тягучей» музыкальностью. У нее такое сексапильно-гибкое тело и такая подвижная его верхняя часть, что вы можете подумать, будто она вовсе лишена позвоночника, если бы не открывающие талию костюмы, которые продемонстрировали очертания каждой косточки в ее грудной клетке. (Я осознала, что должна неделю воздерживаться от десерта — и отсылать его ей.)

Хотя и несколько женственный на вид, Владислав Лантратов был столь же впечатляющ в партии Солора — не только в техническом, но и в актерском отношении. Он как минимум достоверен — даже когда бросает вызов гравитации. Мария Александрова — Гамзатти отличается большей остротой (как и положено Гамзатти), она полна решимости и отваги.

Два акта представляют собой смесь классического балета с народно-характерным танцем, основывающимся скорее не на реально существующем индийском танце, а на представлении о том, каким этот танец должен быть (широко раскинутые руки, изогнутые ступни, повернутые вверх ладони). Мне все еще не удается не бледнеть при виде кривляния загримированных неграми детей, изображающих рабов. Но фанатичные поклонники сумеют оценить уровень мастерства в хорошо знакомых вариациях II акта — Золотого божка, танце Ману (с кувшином) и Танце с барабаном — и заниженных, но свежих костюмах (имеющих в основе эскизы к оригинальной постановке). Работу кордебалета, что уже все привыкли ждать от Большого, можно назвать не иначе, как исключительной.

Нет ничего удивительного в том, что картину «Тени» — третий акт балета — нередко показывают отдельно. В сущности, предыдущие две трети балета ему и ни к чему — разве только для того, чтобы у нас было смутное предположение, что теперь мы находимся в мире сна Солора.

Фольклорные костюмы сменяются жесткими белыми пачками с белыми плывущими лентами на руках тридцати двух танцовщиц кордебалета, зигзагообразно преодолевающих длинный спуск, практически двести раз повторяя арабеск-тандю. В постановке Парижской оперы это было утомительно. Здесь же с этим длинным наклонным спуском, исчезающим благодаря соответствующему освещению, как будто умножается число танцовщиц, которых мы видим словно через призму, — и не приходится особо удивляться тому, что на эту «цепь» нередко ссылаются как на первый пример неоклассицизма.

Когда Солор с Никией предались бесконечному растягиванию шарфа в своем финальном па де де, я ощутила себя такой взволнованной, как никогда прежде. И особенно оценила то, что не была предпринята попытка сделать акцент в этой истории на вечном блаженстве в другой жизни. Есть вещи, которые лучше оставлять невысказанными.

Кэрри Сейдмен
«Сарасота геральд трибьюн», 18.02.2013

Перевод Натальи Шадриной