О нас

Без Воццека ничего бы не было

Эта опера Альбана Берга по пьесе Георга Бюхнера на российской сцене ни разу не ставилась с 1927 года. Но сейчас Москва пребывает под впечатлением новой интерпретации этого произведения.
Вся Москва была на взводе. Студенты консерватории сбежали с занятий и, как паломники, направились в Ленинград в надежде попасть на сенсационные гастроли Дрезденской государственной оперы. При этом они ясно осознавали, что шансов и в самом деле посмотреть спектакль у них ничтожно мало, так как в это время — шел 1974 год — государство распределяло входные билеты, как пайки, сообразно идеологическим критериям. И студенты-композиторы были далеко не первыми в этой очереди.

Незадолго до начала представления откуда ни возьмись появился целый ящик с билетами: фабрика, для которой они были предназначены, очевидно, не захотела слушать атональное и насыщенное диссонансами произведение буржуазного австрийца, пользовавшегося дурной известностью из-за тлетворного влияния, которое якобы имела его музыка. Вот так и попал на первую в своей жизни постановку «Воццека» тогда еще совсем юный Владимир Тарнопольский, который сегодня сам преподает в консерватории и считается одним из самых интересных российских композиторов нового поколения. Посещение «Воццека» обернулось для него очень важным личным переживанием. Сильное впечатление было обеспечено уже тем, что «Воццек» — опера совершенно необыкновенная, по своему значению в истории музыки почти не имеющая себе равных в XX столетии.

Теодор Курентзис, молодой, но уже обладающий большим авторитетом руководитель Новосибирской оперы, а также постоянный приглашенный дирижер Большого театра и дирижер-постановщик «Воццека», даже заявил на пресс-конференции, посвященной московской премьере, что вся история музыки XX века делится на эпоху до «Воццека» и после «Воццека». Несмотря на категоричность формулировки, утверждение верное.

Действительно, без этой оперы Альбана Берга не было бы ни грандиозных «Солдат» Бернда Алоиса Циммермана, ни «Симплициуса Симплициссимуса» Карла Амадеуса Хартмана, а произведения Ханса Вернера Хенце, Лучано Берио, Ариберта Раймана, Манфреда Трояна и Петера Рюцика звучали бы по-другому. Не говоря уже о социологических и эстетических теориях Теодора Адорно, для которого посещение мировой премьеры «Воццека», состоявшейся в 1925 г. в Берлине, стало ключевым событием, наложившим отпечаток на всю его жизнь и становление в науке. И по сей день экспрессионистское звучание «Воццека» эхом отражается в современных симфонических и камерных произведениях, особенно в музыке Йорга Видмана и Матиаса Пинчера.

Сегодня Москва опять в ожидании «грозы», ведь на Новой сцене Большого театра (основная находится на реконструкции) с большим успехом идут премьерные представления «Воццека» — первой российской постановки этой оперы со времен легендарного ленинградского спектакля 1927 г., на премьеру которого приехал и сам Альбан Берг, и меломаны со всей страны. Среди них был и молодой Дмитрий Шостакович, который всю свою оставшуюся жизнь рассказывал об этой постановке. Претворение этого опыта явственно ощущается в его операх «Нос» и «Леди Макбет Мценского уезда», которые, каждая по-своему, выражают преклонение автора перед «Воццеком».

Ирония истории русской музыки заключается в том, что именно на Шостаковича, крупнейшего (наряду с Сергеем Прокофьевым) российского симфонического и оперного композитора XX века, оказало решающее воздействие то самое произведение, влияние которого идеологические вожди и функционеры изо всех сил пытались подавить. Несмотря на восторженный прием ленинградской премьеры «Воццека» в 1927 г., спектакль был показан только пять раз, — «потому что победили другие течения», как должен был сообщить разочарованному Бергу композитор и теоретик Борис Асафьев, один из главных инициаторов этой постановки.

В 30-е и 40-е годы ситуация еще более обострилась, и Шостаковича стали предавать остракизму. Кульминацией стала резолюция Политбюро ЦК КПСС 1948 г., направленная против «безродного космополитизма» и «формализма». Одним из главных пропагандистов этого движения был композитор Юрий Шапорин, горячо выступавший против «Воццека» Берга и бичевавший «разлагающее» влияние ленинградской постановки, — и он знал, о чем говорил, так как сам находился под впечатлением от спектакля 1927 года. После премьеры он устроил на своей квартире прием, который посетил и Альбан Берг.

В 70-е годы атмосфера несколько разрядилась. В воспоминаниях Тарнопольского, опубликованных в буклете к «Воццеку»-2009, говорится, что в это время была издана первая в России монография о жизни и творчестве Берга, а иностранные пластинки с записью оперы «Воццек» в больших количествах раскупались на черном рынке, став одним из самых желанных приобретений.

Дмитрий Черняков, один из самых молодых талантливых российских оперных режиссеров (его блестящие постановки можно увидеть и в Германии), вместе с дирижером-постановщиком Теодором Курентзисом использовали все возможные средства, чтобы вызвать «стоячую» овацию в честь произведения, которое на протяжении более чем восьмидесяти лет существовало в России в качестве некоего мифа, запретного источника вдохновения. И благодаря особому пониманию «Воццека» им это удалось.

Спектакль не имеет ничего общего с псевдоисторическими экспрессионистскими клише и фальшивым «пафосом бедных людей», которые в богатой истории постановок этой оперы на Западе встречаются довольно часто. Мы видим на сцене типичных представителей среднего класса современной России, отнюдь не солдат, поденщиков и капитанов. «Воццек» — мелкий чиновник, у него есть жена, сын, съемная квартира и телевизор с плоским экраном. Но вопреки, а может быть, как раз благодаря всему этому, существование Воццека ужасающе убого в своей безысходности. Окружающее его общество, объединенное только пьянством и досугом, который оно предпочитает проводить у телевизора, столь жутко и жестоко, что жить в нем почти невыносимо. Легко понять, почему герой сходит с ума.

Но режиссер относится к Воццеку настолько серьезно, что тот предстает не безликой жертвой обстоятельств, которой можно лишь посочувствовать, а поистине трагическим персонажем. Он сам становится преступником из-за того, что отвечает эскалирующим психозом и мимикрией на нескончаемое насилие со стороны окружающего его общества — и, в конце концов, ставит точку, давая волю рукам. Он убивает Мари не в состоянии аффекта: в этой сцене он следует образцу садистских ролевых игр, которые навязывают ему самому начальники, переодевающиеся капитаном и доктором. Первый пытается избавиться от психических травм, полученных на военной службе, применяя в отношении Воццека распространенные в этой среде пыточные методы; второй с помощью игр «в доктора» стремится дать отдушину своей зажатой и ущербной сексуальности.

Мари стоит с завязанными глазами на стуле в том самом платье, в котором ее и подцепил в пивной Тамбурмажор... Перед тем, как зарезать Мари, Воццек красит ей губы красной помадой: эта сцена является цитатой из ленинградской постановки. Черняков, выступивший и в качестве художника-постановщика, создал образ «анонимности» этого общества в декорации, состоящей из маленьких квартирок, как из кубиков. Их скрывает черная стена, которая открывается, подобно затвору диафрагмы, и показывает нам часть декорации — в каждой из пятнадцати сцен по-разному. Полностью стена убирается только в последней сцене, когда преображается сама музыка: звучит адажио Малера в ре миноре, которым, как комментарием, Берг завершает свою драму. Воццек, сидящий за столом с мертвой Мари, растворяется в людской массе, состоящей из живущих с ним по соседству маленьких семей. В этих комнатушках дети выходят на передний план и всматриваются в людей, сидящих в зрительном зале.

Труппа великолепна. Следует отметить первоклассное исполнение заглавной роли Георгом Ниглем, необыкновенно интенсивно и многогранно (причем, как вокально, так и актерски) воплощающем безумие, которое постепенно сгущается из слегка повышенной нервозности. Марди Байерс очень чувственно играет роль Мари, чутко передавая нюансы партитуры Берга. Максим Пастер в роли Капитана и Петр Мигунов в роли Доктора, представшие перед нами характерными певцами, блестяще справляются со своими сложнейшими партиями и демонстрируют удивительное понимание текста. Оркестр Большого театра под управлением Курентзиса звучит с удивительной ясностью, точностью акцентов и пониманием музыкального языка. Теперь остается только надеяться, что когда-нибудь на гастролях Большого театра «Воццека» можно будет увидеть и в Германии.

Джулия Спинола
«Франкфуртер альгемайне цайтунг», 28.11.2010

Перевод Олега Зиборова