О нас

Большой выбирает досоветское прошлое
Как смягчилось могущество
Со времени первых гастролей в США, состоявшихся в 1959 г., Большой балет известен здесь как труппа, выступающая в манере героической, порой тяжеловатой и очень часто захватывающей. Но на представлениях, прошедших в последний уик-энд в Кеннеди-центре, московская труппа 233 лет от роду показала себя совсем с другой стороны. Ее трехактный, трехчасовой «Корсар», поставленный в 2007 г. тогдашним артдиректором Большого Алексеем Ратманским и нынешним артдиректором Юрием Бурлакой, был полон света и своеобразной патриархальной прелести. Он далеко ушел от постановок, которые были населены доблестными мужчинами и пылкими женщинами и в полной мере отражали стиль, присущий плакатному искусству социалистического реализма.

Вольно — и это еще мягко говоря — интерпретирующий одноименную «мрачную поэму Байрона» (так ее именует русский исследователь), «Корсар» Ратманского-Бурлаки содержит «ссылки» на русские постановки вплоть до 1858 г., когда этот балет, рожденный в Париже, был показан впервые. Для данной конкретной редакции артдиректора специально «прочесали» все записи с 1899 г., зафиксировавшие работу легендарного российского балетмейстера Мариуса Петипа. С 1890-х «Корсар», рассказывающий историю пиратской шайки и турецкого гарема, обрел множество музыкальных дополнений, объединив работу ряда композиторов. Эти вставки, сильно увеличившие оригинальную трехактную партитуру Адольфа Адана, трансформировали этот балет: то, что было известно под названием «балет-пантомима», превратилось в жанр, становившийся в России все более и более популярным, — «гран балет». (Семь композиторов внесли свою лепту, хотя, как ни странно, никто из них не упомянут в нынешней программке театра.)

Вашингтонская публика была явно очарована живописностью зрелища. Реалистичный и с такой любовной точностью воспроизведенный восточный базар Бориса Каминского, пещера, дворец Паши и залитый лунным светом морской пейзаж содержат аллюзии на различные постановки XIX столетия. Костюмы Елены Зайцевой, тщательно отделанные и щедро расцвеченные, были вызваны к жизни скрупулезно исследованными эскизами, созданными в 1899 г. художником императорского балета Евгением Пономаревым.

Оригинальный балет Петипа, следуя истории, придуманной Байроном, описывает дерзкие подвига Конрада — неистового пирата, влюбленного в Медору, звезду гарема Паши; в конце концов, столь желанной всем Медоре начинает помогать Гюльнара, другая заметная обитательница гарема. Постановка Большого почтила своим вниманием львиную долю творения Петипа, предложив одновременно корректировки и научно обоснованные «догадки», необходимые для того, чтобы двигать вперед нынешнее, пять картин содержащее повествование.

Что-то вроде развернутого плана балета, с указанием большого числа образчиков хореографии — перемежающихся характерных и классических танцев, не всегда проясняет многочисленные хитросплетения сюжета, который включает в себя и торговлю рабами, и похищения, и чудесные избавления, и прочие крутые повороты судьбы. Прекрасно воспроизведенная пантомима, как бы там ни было, неизменно являет собой удовольствие для глаз — и нетипичное удовольствие, особенно для постановки Большого.

Очень хорошо была отрепетирована и искусно продемонстрирована пантомима, полная восхитительных деталей, соразмерная музыке, то есть исполненная в том ключе, от которого как от чего-то немыслимо старомодного столь легкомысленно отказался русский балет на пороге XX века. Безусловно, свойственный советскому балету атлетизм, которым отличался Большой во время своих предыдущих — еще в XX веке — приездов, был явно мало пригоден для этого старого, как мир, «рассказывающего истории» искусства. Времена изменились. В Кеннеди-центре во время открывающей балет сцены на рыночной площади мы увидели целое собрание различных персонажей, каждый из которых рассказывал собственную историю — с юмором, изяществом и вкусом, ни разу не потрудившись впустую. Особенно хороши были коварный, уставший от жизни хозяин базара Исаак Ланкедем в исполнении Геннадия Янина и высокомерный Сеид-паша Алексея Лопаревича. Оба с легкостью, потрясающими, на редкость точными штрихами подчеркнули индивидуальное своеобразие исполняемых персонажей. Сменяющие друг друга группы женщин в многослойных пачках выглядели словно сестры, все как на подбор излучая красоту и особенную прелесть. Нередко улыбающийся кордебалет едва ли сам не хихикал над своим, словно некая инфекция, распространившимся «братством».

Демонстрация ослепительной женственности достигает своего апогея в картине «Оживленный сад», поставленной Петипа в 1868 г. на музыку Лео Делиба. В этой картине, несколько стесненно расположившись на сцене Кеннеди-центра, почти пятьдесят женщин, включая десять девочек-подростков, изображающих мальчишек (их набрали в местных балетных школах), создали хореографическую видимость цветущего «живого сада» с его подчеркнуто особым ароматом, ставшим наиболее благоуханным, когда балерины, исполнявшие ведущие партии — Медоры и Гюльнары, оказались в центре этих украшенных гирляндами групп. Медору двадцатитрехлетняя Наталья Осипова танцевала с поразительным мастерством и волнующей глубиной. Ее высоко поднятая голова и движения танца, сопровождаемые хорошо выверенной жестикуляцией, настолько же держали ее публику в плену балета, насколько она сама чувствовала себя плененной в гареме Паши или пиратской пещере. Двадцатилетний Иван Васильев в партии Конрада был полон страсти и огня, хотя ему порой и недоставало той уверенности в иных па и той аккуратности в концовках, на которые могла бы рассчитывать г-жа Осипова.

В другом составе восхитительная Екатерина Шипулина и стремительный, хотя и не всегда точный Руслан Скворцов расставили собственные драматические акценты в своих партиях, правда, оба — в несколько более условной манере, нежели г-жа Осипова и г-н Васильев. Хорошо, если не сказать великолепно, выступили в партии Гюльнары и Нина Капцова, и Екатерина Крысанова. В париках в стиле «маллет» («коротко спереди, длинно сзади» — ред.), достойных «Пиратов Карибского моря», двенадцать человек пиратского отряда штурмовали действие с большой убежденностью и силой воздействия. Лучшим из энергичных и страстных массовых номеров, исполнявшимся в чем-то вроде подкованных сапог, был «Танец корсаров», в котором группа пиратов совершает быстрые, словно нацеленные на поднятие парусов движения, и мужчины делают выпады своими саблями, и как будто гребут, выводя галеон в открытое море. Большой, выступивший в этом месяце на сцене Кеннеди-центра спустя двадцать лет после падения Советского Союза, заметно отличался от себя прежнего, отказавшись от героики, свойственной агитпропу, в пользу чего-то более мягкого и не такого прямолинейного. «Корсар» г-д Ратманского и Бурлаки стал настоящим окном в дореволюционное прошлое, казалось бы, утраченное навсегда.

Роберт Грешкович
Уолл стрит джорнэл, 30.06.2009

Перевод Натальи Шадриной