О нас

Юрий Смекалов, в прошлом успешный артист театра Бориса Эйфмана, а ныне Мариинского театра, и весьма ярко пробующий свои силы на балетмейстерском поприще, впервые ставит и большой балет, и в Большом театре. Это «Мойдодыр» — детский спектакль по знаменитому литературному первоисточнику. Такого спектакля не было давно, его все ждали. Как и его создателя, которого мы представляем на нашем сайте.



— Это ваш первый полнометражный балет — и сразу детский. Не слишком много риска для дебюта?
— Вы правы, спектакль для детей труднее ставить, чем для взрослых. Однако это не сугубо детский балет.

— А что там будет для взрослых? Как известно, советская власть нападала на Чуковского, пытаясь отыскать у него крамольные подтексты. Не было соблазна предпринять подобные поиски?
— Нет. Хотя мы и бросили взгляд в прошлое, но совсем по другой причине. Волшебник — герой, который управляет всем происходящим, — носит черты самого Чуковского. И действие разворачивается в стилизованную эпоху 20-30-х годов: на это есть намеки в костюмах и реквизите. Но все это просто от желания высветить мощную, интересную личность Чуковского, который широкой публике известен прежде всего как автор «от двух до пяти». Все ли даже и вспомнят, как родился его псевдоним? Мы, кстати, хотим напомнить, выложив на сцене гигантскими детскими кубиками его настоящее имя. Что касается самой сказки... Конечно, Чуковский в первую очередь обращался к детской аудитории. Конечно, наш спектакль о маленьком мальчике. Но этот мальчик переживает трудные времена. Ему — и это самый настоящий взрослый сюжет — предстоит сделать выбор. И выбор этот не прост. Перечитайте сказку, местами она напоминает триллер.

— Умываться или не умываться — вот в чем вопрос?
— Очень важный вопрос. Человек пытается найти себя! Отрицая чистоту и порядок, Замарашка (так зовут нашего героя), отрицает социум. Он приверженец беспорядка, и ему нравятся грязнули. Но, в итоге, с ним происходит метаморфоза — благодаря тем персонажам, которых я ввел в эту сказку, практически написав новое произведение по ее мотивам.

— Появилась героиня...
— И не только. Хотя она, конечно, явилась одной из первых. Должен быть дуэт — это естественно для балета. Девочка — Чистюля, немножко эфемерный образ, полугреза, полуреальность. Поэтому балет тоже получился... полуромантический такой. Однако будучи не совсем реальной девочкой в начале спектакля, в конце она становится реальной абсолютно. Замарашка меняет свое сознание — и Чистюля, пришедшая к нему откуда-то извне, чтобы помочь сделать выбор в пользу чистоты, обретает настоящую плоть и кровь. А мораль отсюда такова: если ты отрицаешь внутреннюю и внешнюю чистоту, никакой дружбы ни с кем не получится, люди будут отворачиваться от тебя.

— То есть ваш спектакль попытается научить разумному, доброму, вечному.
— Ну, естественно, по-другому и не может быть в детском спектакле. Только чтобы пронять современных детей, нужно это вечное облечь в современную форму.

— И коль скоро речь идет о балете, метаморфоза героя должна быть выражена хореографически.
— Замарашка вступает в действие эдаким любителем фристайла (только приспособленного все-таки к балетной сцене). В уличном танце всегда отражается танцевальная мода сегодняшнего дня. В нем нет жестких канонов и установленных методик.
А классика вечна (так же, как и разумна и добра!). Поэтому порыв к чистоте и сама чистота выражены языком классического танца. От субкультуры Замарашка постепенно движется к культуре, осваивая вечный и прекрасный язык классического танца. Мир классики (точнее неоклассики, конечно) изначально представлен Чистюлей и Волшебником. Но поскольку спектакль густо населен разными персонажами, пришлось искать разные пластические ходы. Например, у Замарашки, как и в сказке Чуковского, есть друг — Котобёнок (производное от Кота и ребёнка). И недаром он настоящий друг: у его пластики много общего с пластикой Замарашки, но есть и свои индивидуальные черты — как у представителя животного мира!



— Как видно, вам нравится придумывать не только движения, но и слова. Вводите новых персонажей — Генерамылиуса, Дождекапликов, Солдачистов и по-новому — так же по-детски! — называете старых — Крокодядя, например.
— Да, балет ставится всерьез, без всяких скидок, однако с позиций семи-восьмилетнего ребенка. Придумывая все эти слова, я старался следовать самому Чуковскому, который культивировал в своих произведениях логику ребенка. Для него это была основа основ — высказывания детей, свидетельствующие о формировании их психологического отношения к миру. Отсюда у нас и получилось: не милиционер, к примеру, а улиционер. Кто такой милиционер, непонятно, а улиционер — это потому, что он по улицам ходит. Дети ведь любят соединять разные слова, образуя новые. Ну и наконец, это ведь хорошо — в какой-то степени всю жизнь оставаться ребенком, не так ли? Это мы тоже учитывали, когда создавали свой балет.

— Лучше даже сказать — оперу-балет.
— Нет, все-таки балет, хотя и с элементами оперы. Стихи великолепные, хотелось взять хотя бы часть с собой, в спектакль, и лишний раз напомнить их детям. У нас есть две партии — баритона и баса. Баритон — голос Волшебника. Бас — это Мойдодыр. А поет и того, и другого один человек (такой вот голосовой диапазон!) — или артист Молодежной оперной программы Большого Григорий Шкарупа, или приглашенный солист Большого Алексей Пашиев. Есть еще и детский хор.

— И детский танец: тридцать четыре воспитанника Московской академии хореографии — больше, чем теней в «Баядерке»!
— Балетные дети знают, что такое дисциплина, если вы об этом. И, конечно, было бы странно обойтись без них в таком спектакле. У нас есть восемь дождекапликов, которых танцуют артистки театра. Эти дождекаплики являются связующим звеном балета — свитой Волшебника и Чистюли, олицетворяющей воду и чистоту. И есть восемнадцать девочек-дождекапликов из академии. Они танцуют, когда в саду Трубочиста — в злом сне Замарашки — начинается дождь. А мальчики заняты в дивертисменте: шестнадцать человек исполняют партию зубов. Затем они превращаются в школьников-физкультурников и танцуют вместе с Грамматикой и Арифметикой.

— Очень важными и энергичными «персонами».
— Ну да, плохо с ними станцуешь — ЕГЭ не сдашь! Это серьезный, мощный танец. Решен очень динамично. У этих персонажей весьма сложные, технологические костюмы. В нашем балете вообще масса подобных сложных костюмов. Я потому и пригласил на постановку замечательного петербургского художника Андрея Севбо, потому что он — человек старой театральной культуры, имеет и богатое воображение, и те фундаментальные знания, что необходимы для создания сложных костюмов и декораций. Задача у него трудная — ведь костюмы к тому же должны быть максимально легкими, не препятствующими движению. И очень реалистичными. Мы хотим, чтобы ребенок, глядя на сцену, сразу узнавал и Совок, и Веник, и Мочалку. Никаких сомнений в том, кто есть что, возникать не должно. Такой реализм дает волшебный сюрреалистический эффект, когда эти узнаваемые предметы начинают двигаться. Особенно когда они колесом движутся по кругу в придуманной мной сцене «Восстание игрушек».



— А самой хореографии не хотелось придать налет некой детскости?
— А вот хореография-то в первую очередь должна быть интересна взрослым людям: для начала — мне самому, затем — артистам, которым придется ее исполнять. Ряд хотелось бы продолжить...

— Что касается артистов, уже очевидно, что их увлечь вам удалось.
— И мне кажется, что наш союз в репетиционном зале вполне состоялся. Очень рад, что мне выпала счастливая возможность встретиться в работе с прекрасными артистами Большого театра, которые репетируют с огромной отдачей все — от ведущих солистов до кордебалета. Разумеется, взаимопониманию очень помогает музыка Ефрема Иосифовича Подгайца. Она всех захватила — так же, как и меня, когда я только с ней познакомился, сразу же оценив заложенную в ней драматургию и как бы воочию представив многих своих персонажей. Ефрем Иосифович оказался настоящим человеком команды. Сергей Филин предложил мне постановку, когда балет был уже написан — по либретто покойного к тому времени Геннадия Малхасянца. Но я, как уже говорил, сложил свою собственную сказку. И композитор пошел мне навстречу: многое было дописано, изменилась композиция балета и т.д., и т.п. По сути, мы работали вместе. И это был очень интересный опыт, только так, по-моему, и можно создать что-то действительно новое. Впрочем, так же считали и Петипа с Чайковским, а они плохого «не посоветуют».

— Какой возрастной ценз вы определили для своего спектакля?
— Рекомендуется смотреть начиная с того возраста, в котором ребенку можно объяснить, что он пришел в театр, то есть рассказать приблизительно, что это такое и как в нем себя вести. Вообще-то я очень ответственно подошел к этому вопросу. Прежде чем вплотную приступить к работе, я обсудил сказку и эскизы с доцентом кафедры общей психологии Санкт-Петербургского университета Марией Владимировной Осориной (она читает курс «Психология детской субкультуры»). Детский балет — дело серьезное, мы ведь уже с вами пришли к этому выводу. До какой степени можно позволить себе экшн, как не напугать ребенка, как сделать для него более доходчивыми образы и посыл, заложенный в балете... Если вывод сформулировать в двух словах, то хорошие должны быть очевидно хорошими, плохие — очевидно плохими. А Замарашке предстоит проделать замысловатый путь из последних в первые.

— Помните свои собственные первые зрительские впечатления в музыкальном театре?
— Не очень отчетливо. Зато помню, как в юном возрасте со своими товарищами стал танцевать в Мариинском театре в «Щелкунчике». Прекрасный старый спектакль, фантастическая бутафория, мечи эти роскошные... Я пришел в полный восторг и подумал: пожалуй, это действительно то, чем стоит заниматься всю жизнь.

Интервью Наталье Шадриной

Фоторепортаж с репетиций Дамира Юсупова.